1. Пакт Молотова Риббентропа Кратко
2. Пакт Молотова Ри Ентропа
3. Пакт О Ненападении Между Ссср И Германией
4. Пакт Молотова Ріббентропа Реферат

«Пакт Риббентропа – Молотова»: успех или просчет Сталина? Прежде всего следует выделить заключение пакта с Германией как одно из самых. Сущность и подписание договора о ненападении между СССР и Германией. Сущность и подписание договора о ненападении между СССР и Германией. Юридическая характеристика пакта Молотова-Риббентропа.

Реферат: Пакт Молотова-Риббентропа 2 Оглавление Введение 1. Сущность договора и его подписание 1.1. Подписание договора 1.2. Юридическая характеристика договора 2. Версии о причинах подписания договора 2.1.

Версия о стремлении СССР избежать войны с Германией 2.2. Версия об экспансионистских мотивах Сталина 2.3. Версия об имперских мотивах Сталина Заключение Библиография Введение 23 августа 2009 года исполнилось 70 лет со дня подписания пакта Молотова-Риббентропа. Историки и политики до сих пор спорят о том, способствовал ли этот документ непосредственно началу войны или просто облегчил Гитлеру принятие решения о ней. Договор о ненападении между СССР и Германией, более известный как пакт Молотова-Риббентропа, был заключен в Москве 23 августа 1939 года. Документ этот, по мнению одних историков, во многом способствовал началу Второй мировой войны, по мнению других — позволил отсрочить ее начало. Кроме того, пакт в значительной мере определил судьбу латышей, эстонцев, литовцев, а также западных украинцев, белорусов и молдаван: в результате пакта эти народы, многие из которых впервые в своей истории объединились в составе одного государства, почти полностью влились в Советский Союз.

Несмотря на коррективы, внесенные в судьбы этих народов развалом СССР в 1991 году, пакт Молотова-Риббентропа до сих пор определяет многие геополитические реальности в современной Европе. Актуальность темы проявляется в том, что на сегодняшний день нет однозначных политических и моральных оценок пакта. Достаточно сказать, что сразу же после своего подписания пакт вызвал критику со стороны многих участников международного коммунистического движения и от представителей других левых сил. Даже не зная о существовании секретных протоколов, эти люди увидели в пакте немыслимый для приверженцев левой идеологии сговор с самой мрачной империалистической реакцией — нацизмом.

Многие исследователи даже считают пакт началом кризиса международного коммунистического движения, поскольку он углубил недоверие Сталина к иностранным компартиям и способствовал роспуску Коммунистического Интернационала Сталиным в 1943 году. Уже после войны, понимая, что пакт подмачивает его репутацию главного антифашиста планеты, Сталин приложил все усилия к тому, чтобы оправдать пакт в советской и мировой историографии. Задача усложнялась тем, что в руки американцев, занявших западную часть Германии, попали немецкие документы, позволявшие сделать предположение о существовании секретных протоколов к пакту.

Поэтому в 1948 году при участии Сталина (как полагают многие исследователи, им лично) была подготовлена «историческая справка» под названием «Фальсификаторы истории». Положения этой справки легли в основу официальной советской интерпретации событий 1939-1941 годов, остававшейся неизменной до конца восьмидесятых годов. Другая часть политологов говорит о том, что оплёвывающие нашу историю либеральные публицисты стремятся любой ценой представить Советский Союз зачинщиком 2-й мировой войны.

Одним из любимых аргументов, используемых для этого, является пресловутый договор о ненападении между Германией и Советским Союзом от 23 августа 1939 года, более известный как «пакт Молотова-Риббентропа». При всяком удобном и неудобном случае российские СМИ поднимают ритуальный вой по поводу этого страшного преступления против прогрессивного человечества. Дискуссии об исторической роли договора о ненападении и секретных протоколов актуальны и по сей день.

Сущность договора и его подписание Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом (нем. Deutsch-sowjetischer Nichtangriffspakt; также известен как пакт Молотова — Риббентропа) — межправительственное соглашение, подписанное 23 августа 1939 года главами ведомств по иностранным делам Германии и Советского Союза. Со стороны СССР договор был подписан наркомом по иностранным делам В. Молотовым, со стороны Германии — министром иностранных дел И. Фон Риббентропом. Стороны соглашения обязывались воздерживаться от нападения друг на друга и соблюдать нейтралитет в случае, если одна из них становилась объектом военных действий третьей стороны.

Участники соглашения также отказывались от участия в группировке держав, «прямо или косвенно направленной против другой стороны». Предусматривался взаимный обмен информацией о вопросах, затрагивающих интересы сторон.

К договору прилагался секретный дополнительный протокол о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе на случай «территориально-политического переустройства». Протокол предусматривал включение Латвии, Эстонии, Финляндии, Восточной Польши и Бессарабии в сферу интересов СССР. Договор был подписан после периода охлаждения политических и экономических советско-германских отношений, вызванного приходом А. Гитлера к власти, и вооружённых конфликтов, в которых СССР противостоял гитлеровской коалиции: Германии и Италии в Испании, Японии на Дальнем Востоке. Договор стал политической неожиданностью для третьих стран. Слухи о существовании дополнительных секретных договорённостей появились вскоре после подписания договора.

Текст протокола был опубликован в 1948 г. По фотокопиям, и в 1993 г. — по вновь найденным подлинникам1. 1 сентября 1939 года Германия начала вторжение в Польшу, а 17 сентября 1939 года на территорию Польши вошли советские войска. Территориальный раздел Польши между СССР и Германией был завершён 28 сентября 1939 года подписанием договора о дружбе и границе.

Позже к СССР были присоединены страны Прибалтики, Бессарабия и Северная Буковина, а также часть Финляндии. После нападения Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года договор, так же как и все остальные советско-германские договоры, утратил силу.

Шрифт gost type b украинский. В 1989 году Съезд народных депутатов СССР осудил секретный дополнительный протокол договора и признал его недействительным с момента подписания1. 1.1 Подписание договора Риббентроп прилетел в Москву в полдень 23 августа и немедленно явился в Кремль. Встреча, продолжавшаяся три часа, закончилась благоприятно для немцев. По словам присутствовавшего на встрече личного переводчика Сталина, Владимир Павлова, когда началось обсуждение проекта договора, Сталин заявил: «К этому договору необходимы дополнительные соглашения, о которых мы ничего нигде публиковать не будем», после чего изложил содержимое будущего секретного протокола о разделе сфер обоюдных интересов2. В посланной Гитлеру в тот же день телеграмме, Риббентроп сообщил об успешном продвижении переговоров.

Единственным препятствием к подписанию он назвал требование советской стороны включить два латвийских порта — Лиепае и Вентспилсе в сферу влияния СССР. Гитлер дал на это своё согласие. В тот же вечер оба документа были подписаны. Переговоры продолжились до утра. Встреча увенчалась банкетом, открывшимся тостом Сталина: «Я знаю, как немецкий народ любит фюрера. Поэтому я хочу выпить за его здоровье»1.

Позднее, в 1946 году, вспоминая об этом событии на Нюрнбергском процессе, Риббентроп сказал: «Когда я приехал в Москву в 1939 году к маршалу Сталину, он обсуждал со мной не возможность мирного урегулирования германо-польского конфликта в рамках пакта Бриана-Келлога, а дал понять, что если он не получит половины Польши и Прибалтийские страны еще без Литвы с портом Либава, то я могу сразу же вылетать назад»2. В полном соответствии с секретным протоколом, чей оригинал был найден в архивах Политбюро ЦК КПСС только в середине 1990-х годов, германские войска в 1939 году не заходили в населенные преимущественно белорусами и украинцами восточные регионы Польши, а также на территорию Латвии, Литвы и Эстонии. На все эти территории впоследствии вошли советские войска. 17 сентября 1939 года советские войска вошли на территорию восточных регионов Польши.

В 1939-1940 годах, опираясь на левые политические силы в этих странах, сталинское руководство установило контроль над Латвией, Литвой и Эстонией, а в результате военного конфликта с Финляндией, тоже отнесенной секретным протоколом к сфере интересов СССР, отторгло от этой страны часть Карелии и прилегающие к Ленинграду (ныне город Санкт-Петербург) территории. Как писал в своих мемуарах премьер-министр Великобритании (1940-1945) Уинстон Черчилль, тот факт, что такое соглашение между Берлином и Москвой оказалось возможным, означал провал английской и французской дипломатии: не удалось ни направить нацистскую агрессию против СССР, ни сделать Советский Союз своим союзником до начала Второй мировой войны.

Тем не менее, и СССР нельзя назвать однозначно выигравшим от пакта, хотя страна получила дополнительные два года мирного времени и значительные дополнительные территории у своих западных границ. В результате пакта Германия в 1939-1944 годах избежала войны на два фронта, последовательно разгромив Польшу, Францию и малые страны Европы и получив для нападения на СССР в 1941 году армию, имевшую два года боевого опыта. Таким образом, главной выигравшей от пакта стороной, по мнению многих историков, можно считать нацистскую Германию1. 1.2 Юридическая характеристика договора Оценки юридической стороны договора противоречивы. Согласно одним мнениям, Договор о ненападении сам по себе (без протокола) не содержит ничего необычного и представляет собой типичный договор о ненападении, примеры которых часты в тогдашней европейской истории (например аналогичный пакт между Германией и Польшей)2.3А.А.

Пронин4придерживается другого мнения, указывая на то, что в договоре отсутствовал пункт, отменяющий его действие в случае, если одна из сторон совершит агрессию (такой пункт присутствовал в большинстве договоров о ненападении, заключённых СССР). В исходном советском проекте договора соблюдение нейтралитета имело предпосылкой ситуацию, при которой другая сторона окажется «объектом насилия или нападения со стороны третьей державы», но окончательная редакция статьи II договора предполагала соблюдение нейтралитета в случае, если одна из сторон станет не объектом нападения, но «объектом военных действий со стороны третьей державы». Такие формулировки были типичны для дипломатии Третьего рейха, например договор о ненападении между Германией и Латвией и договор о ненападении между Германией и Эстонией декларировали соблюдение нейтралитета «при любых обстоятельствах»; однако СССР до сих пор их не использовал. В результате договор широко открывал двери для любого нападения Германии, «спровоцированного» якобы актом насилия со стороны третьей державы1. Пронин также указывает, что договор тесно связан с секретным протоколом и не может оцениваться отдельно от него, равно как и вне конкретной предвоенной ситуации тех дней. Секретный протокол к договору относил к сфере интересов СССР в Прибалтике Латвию, Эстонию и Финляндию, Германии — Литву; в Польше раздел проходил по линии Нарев-Висла-Сан, Вильнюс переходил от Польши Литве.

При этом, сам вопрос о том, желательно ли с точки зрения интересов договаривающихся сторон сохранение польского государства, предоставлялся «ходу дальнейшего политического развития», но в любом случае должен был решаться «в порядке дружественного обоюдного согласия». Кроме того, СССР подчеркнул свой интерес к Бессарабии, а Германия не возражала против интересов СССР в этом регионе Румынии. Дополнительный протокол оценивается А. Прониным как юридически неправомерный, поскольку касался третьих стран. Версии о причинах подписания договора-PAGEBREAK- 2.1 Версия о стремлении СССР избежать войны с Германией Этой версии придерживаются советская и современная российская историографии.

Договор был подписан после провала московских переговоров, проводившихся весной-летом 1939 года между представителями СССР, Англии и Франции в целях заключения тройственного договора о взаимопомощи (проект договора был представлен Советским правительством 2 июня) и военной конвенции, предусматривающей конкретные военные меры по обеспечению коллективной безопасности в Европе. Культура египта реферат. В ходе переговоров обнаружилось нежелание Англии и Франции дать конкретные военные обязательства и разработать реальные военные планы для противодействия возможной германской агрессии.

Более того, параллельно с московскими переговорами английское правительство проводило переговоры в Лондоне с германскими представителями о разграничении сфер влияния. И это еще более усилило опасения советского правительства в том, что его западные партнеры стремятся направить гитлеровскую агрессию на восток, ту агрессию, которая уже привела к «Мюнхенскому сговору» и разделу Чехословакии. В результате провала московских переговоров СССР потерял надежду на создание военной коалиции с западными державами и оказывался в обстановке враждебного окружения, когда на Западе его потенциальными противниками были как страны «санитарного кордона», так и Германия, а на Востоке в роли агрессора выступала милитаристская Япония. В этих условиях СССР был вынужден согласиться на предложения Германии о начале переговоров о заключении договора о ненападении. Позиция западных держав предопределила срыв московских переговоров и поставила Советский Союз перед альтернативой: оказаться в изоляции перед прямой угрозой нападения фашистской Германии или, исчерпав возможности заключения союза с Великобританией и Францией, подписать предложенный Германией договор о ненападении и тем самым отодвинуть угрозу войны. Обстановка сделала неизбежным второй выбор. Заключённый 23 августа 1939 советско-германский договор способствовал тому, что, вопреки расчётам западных политиков, мировая война началась со столкновения внутри капиталистического мира.

Таким образом, советская историография считала подписание договора о ненападении с Германией единственной возможностью избежать войны с Германией и другими странами Антикоминтерновского пакта в 1939, когда СССР, по ее мнению, находился в изоляции, не имея союзников. Однако, нет никаких документальных подтверждений намерений Германии напасть на СССР вплоть до 1940 года, а также подготовки СССР к оборонительной войне после 1940 года. 2.2 Версия об экспансионистских мотивах Сталина Как полагает ряд исследователей, договор стал проявлением экспансионистских устремлений Сталина, который стремился столкнуть Германию с «западными демократиями» и занять позицию «третьего радующегося», а после их взаимного ослабления — советизировать Западную Европу.1С. Случ, полагающий, что Сталин видел в Германии, прежде всего, «естественного союзника» в борьбе с капиталистическим миром, так характеризует договор: «По существу, континентальная Европа еще до начала второй мировой войны была поделена между двумя диктаторами, представлявшими на международной арене модели во многом схожего поведения — политический гангстеризм нового типа, различавшиеся разве что масштабами и степенью лицемерия» 2.3 Версия об имперских мотивах Сталина Эта точка зрения объясняет действия Сталина исключительно прагматически-имперскими соображениями. Согласно ей, Сталин некоторое время выбирал между Германией, с одной стороны, и Великобританией и Францией, с другой, но, столкнувшись с недобросовестностью последних, предпочёл остаться в стороне от войны и воспользоваться выгодами от «дружбы» с Германией, прежде всего утвердив политические интересы СССР в Восточной Европе.

Такое мнение высказал Уинстон Черчилль непосредственно после подписания договора. Как полагает профессор истории Ирландского университета Джеффри Робертс, политика СССР заключалась в том, чтобы на основе соглашения с Германией добиться ограниченной сферы влияния, которая позволила бы гарантировать первоочередные потребности безопасности страны, главным образом, удержать страну от втягивания в войну и ограничить экспансию Германии на восток.1 В целом, каждый автор по-своему решает вопрос о соотношении в действиях Сталина моментов «вынужденности», «прагматизма» и идеологически мотивированного экспансионизма. Заключение Как и о большинстве событий, ставших объектом пропаганды, о пакте Молотова-Риббентропа, которому исполнилось 70 лет, больше слышали, чем знают. Не говоря уже о том, что, осуждая пакт, как правило, насильственно вырывают произошедшее из исторического контекста. А это все равно, что, как говорили еще в древности, «в воздухе удить, в море охотиться». То есть, очевидная нелепость.

Пакт был подписан года министрами иностранных дел СССР и Германии: Вячеславом Молотовым и Иоахимом Риббентропом по указанию своих вождей Сталина и Гитлера. Заключенный формально сроком на десять лет, пакт включал в себя только два пункта: отказ от взаимного насилия (это повторение положения договора от 1936 года) и соблюдение нейтралитета в случае участия одной из сторон в войне. Ничего сверхъестественного в этих пунктах договора не было. Такие соглашения в предвоенный период заключали многие. Другое дело — секретное приложение к пакту, которое разграничивало сферы интересов двух стран в Восточной Европе на случай «территориально-политического переустройства». В советскую сферу влияния попадали: Финляндия, Латвия, Бессарабия и Польша на восток от рек Висла, Нарва и Сан.

Территория к западу от этой линии объявлялась сферой интересов Германии. Сказать, что секретные приложения к официальным договорам придумали Гитлер и Сталин, нельзя. И в те времена, и задолго до этого секретные приложения существовали. Не исключаю, что существуют в отдельных случаях и до сих пор.

Чистоплотностью политика не отличалась никогда, а двойные стандарты благополучно царствуют в ней и сегодня. Наконец, сами победители во Второй мировой не менее цинично в конце войны делили между собой зоны влияния и, не очень интересуясь мнением малых стран, проводили в Европе новые границы. Так что односторонние покаянные истерики, что закатывали некоторые наши публицисты по поводу пакта Молотова-Риббентропа в первые годы после развала СССР, мягко говоря, выглядели нелепыми. Последствия этого «сговора» ощущаются по сей день, отравляя отношения между Россией и затронутыми сталинско-гитлеровским протоколом народами. В прибалтийских государствах эти события провозглашаются прелюдией к «аннексии» Латвии, Литвы и Эстонии. На основании этого делаются далеко идущие выводы относительно отношений с сегодняшней Россией и о статусе этнических русских в этих странах, которые представляются «оккупантами» или «колонистами».

В Польше воспоминания о секретных протоколах к пакту становятся оправданием для уравнивания нацистской Германии и сталинского СССР в моральном плане, вытекающего отсюда очернения памяти советских солдат или даже для сожаления об отсутствии коалиции между Польшей и нацистской Германией для совместного нападения на СССР. Моральная неприемлемость подобной трактовки событий тех лет, по мнению российских историков, вытекает хотя бы из того факта, что никто из примерно 600 тысяч советских солдат, погибших, освобождая Польшу от нацистов, ничего не знал о тайном протоколе к пакту Молотова-Риббентропа. Следует отметить, что вопрос о пакте и особенно протоколах был поднят в СССР во время перестройки, прежде всего, из-за давления со стороны Польши. Для изучения вопроса была создана особая комиссия во главе с секретарём ЦК КПСС Александром Яковлевым. 24 декабря 1989 года Съезд народных депутатов СССР, заслушав доложенные Яковлевым выводы комиссии, принял резолюцию, в которой осудил протокол (отметив отсутствие подлинников, но признав его подлинность, основываясь на графологической, фототехнической и лексической экспертизе копий, и соответствия им последующих событий). Тогда же, впервые в СССР, был опубликован текст секретных протоколов (по немецкому микрофильму — «Вопросы Истории», № 6, 1989). По словам историка Льва Безыменского, оригинал протокола хранился в Президентском архиве (ныне Архив Президента РФ, Особая папка, пакет № 34, но скрывался Михаилом Горбачёвым (знавшим о его существовании еще с 1987 года), причём Горбачёв, по словам его управделами В.

Болдина, намекал Болдину на желательность уничтожения этого документа. После рассекречивания архива документ был «найден» 30 октября 1992 года заместителем начальника Главного политического управления генерал-полковником Д.А. Волкогоновым и опубликован в газетах. Научная публикация состоялась в журнале «Новая и новейшая история», № 1 за 1993 год1. Библиография Бережков В Как я стал переводчиком Сталина.

Глава первая. М.: ДЭМ, 1993. Робертс Сферы влияния и советская внешняя политика в 1939-1945 гг. Идеология, расчет и импровизация // Новейшая история.

В Маршал Жуков: Его соратники и противники в дни войны и мира. Советско-германские договоренности 1939 г. В аспекте международного права // Сов. Государство и право.

Наджафов Д.Г. Советско-германский пакт 1939 года и его исторические последствия.// Вопросы истории. Советско-германские соглашения 1939 года: истоки и последствия (монография)// Международный исторический журнал. Советско-германские договоренности в 1939 — июне 1941 г.: взгляд историка // Сов.

Государство и право. Советская историография.

М.: Изд-во РГГУ, 1992. К истории публикации советских текстов советско-германских секретных документов 1939-1941 гг. / Форум новейшей восточноевропейской истории и культуры // Русское издание.

4. «Пакт Риббентропа – Молотова»: успех или просчет Сталина? Прежде всего следует выделить заключение пакта с Германией как одно из самых важных событий в политической биографии Сталина.

Предпосылки к заключению пакта, жесткий и порой принимавший драматические формы процесс двусторонних советско-германских переговоров, цели, преследовавшиеся обеими сторонами при принятии решения о подписании пакта, наконец, роль самого Сталина в окончательном вердикте по вопросу – заключать с Гитлером такой пакт или нет – и многое другое заслуживают самого серьезного анализа. С самого начала хочу оговориться, что не претендую на какие-то новые открытия при освещении этой темы. По ней имеется целый Монблан публикаций самого разного направления и профиля, и сказать здесь что-либо оригинальное практически невозможно. Однако, сославшись на это, нельзя уклониться от довольно детального рассмотрения наиболее важных аспектов, связанных с этим, наверное, самым знаменитым в истории пактом о ненападении. Нельзя потому, что без этого многое останется неясным в политической биографии вождя. Нельзя еще и по той причине, что вокруг этого вопроса нагромождено столько фальсификаций, прямых вымыслов, тенденциозных интерпретаций, не говоря уже о прямых извращениях фактов.

Все это, в конечном счете, преследовало и преследует цель опорочить не только фигуру Сталина как руководителя Советского Союза, но и нашу страну. Думается, что требуется одна существенная оговорка, без которой моя позиция как автора может быть неверно истолкована. При освещении вопроса о пакте я не становлюсь на точку зрения, будто все действия и мотивы Сталина были правильны и полностью обоснованы. Что им не было допущено сколько-нибудь серьезных ошибок в сфере взаимоотношений с гитлеровской Германией. Утверждать это – значило бы закрывать глаза на многие факты довольно серьезных просчетов и стратегических промахов вождя, связанных с развитием советско-германских отношений в 1939 – 1941 годы. Тем более, что они сказались самым драматическим образом в начальный период Великой Отечественной войны.

Главный вопрос здесь заключается в том, чтобы правильно, в соответствии с реально существовавшей тогда ситуацией, выносить оценки и делать выводы, соблюдая при этом чувство исторической меры и ответственности. Что касается трактовки пакта в исторической литературе и в средствах массовой информации в нашей стране, то в разное время, в зависимости от политической конъюнктуры, он трактовался по-разному. Причем диапазон вариаций самой трактовки был более чем велик. В сталинские времена он, естественно, преподносился крайне односторонне – только как единственно правильный, «мудрый» внешнеполитический шаг Советского правительства в сложившейся тогда обстановке. Затем, после XX съезда КПСС и с началом хрущевской оттепели, советские авторы стали высказывать и другие, порой диаметрально противоположные мнения о договоре. Его уже перестали считать «мудрым» и «единственно правильным». В годы перестройки и последовавшего за ней всеобщего разгула вседозволенности во всех сферах, в том числе и в научной, стали издаваться исследования, лавиной хлынул поток публикаций в исторических, популярных литературных и иных журналах, в газетах, в электронных средствах массовой информации на тему о пакте Риббентропа – Молотова.

Причем характер и направленность всех этих материалов приобрели однозначно критический, негативный характер. Договор изображался только как зловещий акт, причинивший нашей стране и всему миру непоправимый вред. При этом Сталин представлялся не только как пособник гитлеровской агрессии, но и чуть ли не в роли невольного организатора мировой войны.

Ясно, что авторы подобных публикаций исходили из политических конъюнктурных соображений, а не из той реальности, которая была при его заключении. Надо ли говорить о том, что они руководствовались соображениями, вырванными из контекста времени.

Что касается западных исследований, то здесь четко обнаруживаются два главных направления. Одни пытались и пытаются объективно разобраться во всей совокупности чрезвычайно сложных событий того времени и, не упрощая картину, дать такую оценку пакту, которая бы отражала не заранее заданные параметры выводов и обобщений, а давала честный и объективный ответ на вопрос, что побудило Сталина пойти на этот шаг и насколько он был продиктован беспристрастным анализом сложившейся ситуации, а не только стремлением Сталина найти себе союзника в лице Гитлера для продвижения в жизнь своих внешнеполитических целей. Другие, следуя проторенными путями пресловутой советологии, безоговорочно осуждают данный шаг Сталина, относят его к откровенным попыткам нанести удар в спину западным демократиям. Иными словами, они всеми способами стремятся доказать, что Сталин и его политика играли роль локомотива, двигавшего Европу ко второй мировой войне. При этом вне поля их внимания остаются предвоенные шаги западной дипломатии, своими близорукими действиями фактически открывшими зеленый светофор для гитлеровской агрессии. Конечно, предвоенная политика западных демократий не берется ими под безоговорочную защиту, ибо это было бы прямым беспределом в историческом исследовании прошлого.

Высказываются поэтому отдельные критические замечания и в адрес западной политики того времени. Однако все это делается как бы мимоходом, без должной и крайне важной для уяснения смысла происходившего тогда критической оценки. Образчиком, скажем так, противоречивой и вместе с тем достаточно тенденциозной оценки причин, приведших мир к войне, могут служить суждения такого крупного дипломата и политика, а также исследователя советской истории, каким был Дж. В своей книге, посвященной истории Советской России при Ленине и Сталине, он писал: «Мы имели возможность наблюдать за большими ошибками, которые были сделаны со стороны Запада в годы, приведшие к 1937 году: союзническая политика требования безоговорочной капитуляции (имеется в виду Германии – Н.К.) в первой мировой войне, пренебрежительное обращение с Веймарской республикой и отсутствие в Лондоне и Париже воли и желания противостоять Гитлеру позволили последнему безнаказанно занять Рейнскую область. Мы видели воздействие всего этого на возможность создания антигитлеровской коалиции, разочарование, которое эта слабость породила в тех людях в Москве, кто, подобно Литвинову, искренне желал того, чтобы такая коалиция воплотилась в жизнь.

Но мы видели также, что немногие в сталинской России были способны стать партнером в такой коалиции и насколько больным человеком был Сталин, как он боялся воздействия на его собственный режим такого сотрудничества с Западом и как все это в совокупности, воздействовало самым противоречивым образом на его (Сталина – Н.К.) качества как союзника и способность России противостоять гитлеровской мощи. Если не упускать из виду все эти факторы, можно убедиться в том, что к 1937 году все компоненты столь огромной трагедии, все осложнения грядущей драмы были налицо. Западные демократические государства умудрились противопоставить себя в одно и то же время двум мощным противникам – один находился в Берлине, другой в Москве»47. Я уже не раз отмечал сложность и противоречивость международной обстановки той поры. В ней хорошо разобраться и выбрать верные ориентиры было не так-то просто. Даже Троцкий, претендовавший на то, что является блестящим прогнозистом развития мировых событий в широкой исторической перспективе, в статье «Загадка СССР», написанной в 1939 году, публично признал, что характерная черта нынешней мировой обстановки состоит в том, что никто не верит слову другого и даже своему собственному слову. Любой договор предполагает минимум взаимного доверия, тем более – военный союз.

Между тем условия англо-советских переговоров слишком ясно показывают, что такого доверия нет. Это вовсе не вопрос абстрактной морали; просто нынешнее объективное положение мировых держав, которым стало слишком тесно рядом друг с другом на земном шаре, исключает возможность последовательной политики, которую можно предвидеть заранее и на которую можно опираться.

Каждое правительство пытается застраховать себя, по крайней мере, на два случая. Отсюда ужасающая двойственность мировой политики, фальшь и конвульсивность. Чем неотвратимее и трагичнее вырисовывается общий прогноз – человечество идет с закрытыми глазами к новой катастрофе, – тем труднее становятся частные прогнозы: что сделает Англия или Германия завтра? На чьей стороне будет Польша? Какую позицию займет Москва?48 В обстановке взаимного недоверия, которая пронизывала отношения Советской России с западными демократиями, делать ставку на них Москва не только не могла, но и не имела на это никакого права, поскольку таким путем она, вне всякого сомнения, ставила под угрозу коренные национально-государственные интересы страны. А Сталин как раз и ставил во главу угла именно эти интересы и искал наиболее оптимальные пути их обеспечения.

О доверии к заверениям западных держав речи уже не могло идти, поскольку своей практической политикой они воочию доказали, что интересы других стран, в том числе и тех, с кем они намеревались заключить союз для борьбы против Гитлера, для них безразличны. А Сталин хорошо умел усваивать уроки, в том числе и уроки недавнего прошлого. И тянуть дальше волынку с тройственными переговорами означало загонять себя в тупик, лишать всякой возможности проводить самостоятельную, продиктованную собственными заботами и интересами политику. Так что, коротко говоря, не Москва отвернулась от западных демократий, а они сами заставили Сталина сделать надлежащие выводы из их линии поведения и всей их стратегии по отношению к Советской России. В этом контексте весьма откровенным для тех времен явилось заявление главы советской делегации на тройственных переговорах К. Ворошилова: «Не потому прервались военные переговоры с Англией и Францией, что СССР заключил пакт о ненападении с Германией, а наоборот, СССР заключил пакт о ненападении с Германией в результате, между прочим, того обстоятельства, что военные переговоры с Францией и Англией зашли в тупик в силу непреодолимых разногласий»49.

Гитлер самым внимательным образом следил за ходом трехсторонних переговоров. Его, конечно, серьезно беспокоила перспектива достижения договоренности между СССР, Англией и Францией, которая могла стать непреодолимым препятствием на пути реализации его агрессивных планов. Кстати, эти планы нашли емкое отражение в песенке, которую вскоре распевали во всем третьем рейхе: «Сегодня нам принадлежит Германия, а завтра весь мир».

Однако, хорошо усвоив уроки Мюнхена, фашистский фюрер полагал, что вся затея организовать единый фронт борьбы против него с участием в нем, наряду с Англией и Францией, Советской России – не более чем большая игра, обреченная на неотвратимое банкротство. Червячки сомнений, конечно, у него все же оставались, поэтому он решил совершить крутой поворот в своих отношениях с Советским Союзом. Он отдавал себе отчет в том, что ситуация в связи с бесплодностью англо-франко-советских переговоров открывает перед ним уникальную возможность сделать Москве такие предложения, которые она согласится принять, учитывая реально сложившуюся ситуацию.

Идя на такой шаг, фюрер, конечно, исходил из того, что своего рода примирение с большевистским режимом – всего лишь тактический шаг, не отменяющий главных целей и постулатов его политики, о которых он заявлял как в своей книге «Майн кампф», так и в многочисленных выступлениях перед германскими генералами и промышленными заправилами. Когда летом 1939 года начались активные с немецкой стороны зондажи возможной советской реакции на заключение пакта между двумя странами, поверенный в делах СССР в Берлине напомнил беседовавшему с ним высокопоставленному германскому чиновнику о захватнических намерениях в отношении Советской России, содержащихся в указанной книге Гитлера. Тот ответил ему: «Фюрер не отличается упрямством, но прекрасно учитывает все изменения в мировой обстановке. Книга была написана 16 лет тому назад в совершенно других условиях.

Сейчас фюрер думает иначе. Главный враг сейчас – Англия. В частности, совершенно новая ситуация в Восточной Европе создалась в результате краха германо-польской дружбы. Эта „дружба“, и ранее бывшая крайне непопулярной в народе, рассыпалась в течение буквально суток. От Данцига мы не откажемся – это можно усмотреть хотя бы из „Майн кампф“»50. Однако в Москве едва ли принимали за чистую монету такого рода уверения, ибо Сталин прекрасно понимал сущность фашизма вообще и гитлеровского нацизма в первую очередь. Как пишет английский биограф параллельной биографии Сталина и Гитлера А.

Пакт Молотова Риббентропа Кратко

Буллок, «Чтобы иметь представление о ситуации, Сталин приказал Двинскому, помощнику Поскребышева, найти для него материал о Гитлере и нацистском движении. Кроме книг „История германского фашизма“ Конрада Гейдена, переведенной на русский язык в 1935 году, и „Германия вооружается“ Дороти Вудман, а также донесений разведки о численности вооруженных сил Германии, Сталин просмотрел „Майн кампф“ и подчеркнул те места, в которых Гитлер говорит о его давнишней цели обеспечить будущее Германии путем завоевания „жизненного пространства“ на востоке на территории России. Не ясно было только, что имел в виду Гитлер под выражением „давнишняя“»51. Мнение Сталина о фашизме вообще и о Гитлере и его долгосрочных целях, в частности, не могло измениться в результате каких бы то ни было заверений с германской стороны, которые они делали в ходе сначала зондажа позиции Сталина, а затем и в ходе предварительного согласования проектов документов, которые предстояло подписать.

Причем надо отметить, что Сталин выступал в данном случае не в роли моралиста или большевика, одержимого идеей мировой революции. На повестке дня стоял вопрос не о продвижении вперед справедливого дела мирового пролетариата, а об обеспечении безопасности страны. И, естественно, в данном случае не стоял и не мог стоять вопрос о том, чему отдать приоритет. Особенно важно подчеркнуть, что все это происходило как раз на фоне развертывавшегося в степях Монголии военного конфликта с Японией. Халхин-Гол, видимо, не выходил из головы вождя, и он понимал, что перспектива войны на два фронта – с Германией на Западе и с Японией на Востоке – это фактор, который нужно было учитывать во всех возможных вариантах развития событий. Видимо, данное обстоятельство явилось не последним аргументом, перевесившим сомнения Сталина в пользу того, чтобы пойти на улучшение отношений с Германией.

Да и с точки зрения международных норм заключение пакта с Берлином не представляло собой чего-то сверхординарного. Между двумя странами действовал договор о ненападении и нейтралитете от 1926 года, и ничего удивительного в том, чтобы он был подкреплен новыми соглашениями. Правда, прежний договор был заключен с правительством Веймарской республики, но был признан также и новым режимом.

Между тем события приобретали новую динамику – Гитлер не желал отказываться от утвержденного им плана нападения на Польшу, а сроки уже приближались: вторжение планировалось на конец августа. При этом фюрер полагал, что по примеру Мюнхена он не встретит серьезного отпора со стороны западных демократий. Главная его забота состояла в том, чтобы Советская Россия не встала на пути реализации гитлеровских планов, ибо в Москве прекрасно понимали, что приближение границ агрессора к советской территории создает для страны большую угрозу. Чем дальше находились исходные позиции для начала войны против Советского Союза, тем было лучше и по военно-стратегическим, и по иным соображениям. Так что озабоченность у Сталина нарастала, поскольку через различные каналы он в это время получал информацию, согласно которой Гитлер не откажется от своих планов вторжения в Польшу вне зависимости от хода переговоров в Москве между Англией, Францией и Советским Союзом. Еще 17 мая 1939 г. Начальник Разведупра РККА комдив И.И.

Проскуров направил ему полученное по агентурным каналам спецсообщение о ближайших планах Гитлера в отношении Польши52. В начале июля в советское полпредство в Берлине поступило анонимное письмо, в котором предлагалось, чтобы правительства Германии и СССР заключили соглашение о судьбе Польши и Литвы.

Германская сторона, говорилось в письме, исходила при этом из предпосылки, что оба правительства питают естественное желание восстановить свои границы 1914 года. Сталин был немедленно проинформирован об этом, ибо было совершенно очевидно, что письмо такого характера могло исходить только от министерства иностранных дел Германии.

Мнимая тонкость этого шага объяснялась тем, что зондаж со стороны Германии, будучи анонимным, давал немцам определенные гарантии на случай, если Сталин отклонит германское предложение. Вместе с тем таким путем германское министерство иностранных дел могло рассчитывать на реакцию со стороны Москвы. Существенным стимулом, на который рассчитывал Берлин, склоняя Сталина к принятию предложения о коренном повороте в двусторонних отношениях, была серьезная заинтересованность Советской России в развитии торгово-экономических связей с Германией. Сталин постоянно держал в поле своего внимания данную проблему, поскольку придавал поставкам промышленного оборудования и военных материалов из Германии первостепенное значение. Уже во время зондажей, проводимых немцами, им было недвусмысленно дано понять, что все возможные советско-германские договоренности находятся в прямой зависимости от согласия Германии на советские требования о поставках. Германская сторона вняла этим пожеланиям Москвы.

В беседе 15 мая 1939 г. С советским поверенным в делах Г. Астаховым ответственный сотрудник МИД Германии Ю.

Шнурре уверял в отсутствии у Германии каких бы то ни было агрессивных стремлений в отношении СССР и спрашивал, что нужно для того, чтобы рассеять наше недоверие. «Я отвечаю, – докладывал Астахов, – что от германского правительства зависит создание другой атмосферы в отношениях, мы же никогда не уклоняемся от возможности улучшения, если другая сторона обнаруживает подобную готовность Шнурре снова настойчиво повторяет, что Германия не имеет никаких агрессивных намерений в отношении СССР и хочет их отношения улучшить»53.

Для ведения торга об условиях достижения соглашения, в том числе и по экономическим вопросам, Сталин задействовал «тяжелую артиллерию»: германского посла графа фон Шуленбурга принял Молотов. Вот отчет о беседе, которую он провел с послом Германии. «Экономические переговоры с Германией за последнее время начинались не раз, но ни к чему не приводили. Я сказал дальше, что у нас создается впечатление, что германское правительство вместо деловых экономических переговоров ведет своего рода игру; что для такой игры следовало поискать в качестве партнера другую страну, а не правительство СССР. СССР в игре такого рода участвовать не собирается.

Посол заверял меня, что речь не идет об игре, что у германского правительства определенные желания урегулировать экономические отношения с СССР На это я ответил, что мы пришли к выводу, что для такого успеха экономических переговоров должна быть создана соответствующая политическая база. Без такой политической базы, как показал опыт переговоров с Германией, нельзя разрешить экономических вопросов. На это посол снова и снова отвечал повторением того, что Германия серьезно относится к этим переговорам, что политическая атмосфера между Германией и СССР значительно улучшилась за последний год, что у Германии нет желания нападать на СССР, что советско-германский договор действует и в Германии нет желающих его денонсировать. На вопрос Шуленбурга о том, что следует понимать под политической базой, я ответил, что об этом надо подумать и нам, и германскому правительству.

Опыт показал, что сами по себе экономические переговоры между СССР и Германией ни к чему не привели, что указанное послом улучшение политической атмосферы между Германией и СССР, видимо, недостаточно». В заключение Молотов отметил, что «во время всей этой беседы видно было, что для посла сделанное мною заявление было большой неожиданностью»54. Еще ранее Астахов имел беседу со статс-секретарем МИД Германии Вайцзеккером, который приводил все новые и новые аргументы в пользу улучшения отношений с Советской Россией. При этом он специально подчеркнул, что «в нашей лавке (Вайцзеккер пустил в ход сравнение, ранее высказанное Гитлером) много товаров. Одного товара мы не можем Вам предложить – мы не можем обещать, что будем симпатизировать коммунизму. Но и от Вас не ждем никаких симпатий национал-социализму, таким образом, по этой линии мы имеем полную взаимность.

Но, помимо этого товара, имеется ряд других – развитие торговли, дальнейшая нормализация отношений и т.п., – и от СССР зависит сделать выбор»55. Как видим, не только Германия, но и Советский Союз проявляли стремление улучшить свои отношения, что вполне пока еще укладывалось в рамки общепринятой международной практики. Пока еще не ясно было всем, в том числе и самому Сталину, до каких пределов дойдет это улучшение и какую цену за него придется платить обеим сторонам. Важно оттенить одно обстоятельство, касающееся переговоров: советская сторона не торопилась и всячески затягивала окончательный ответ на приглашение министра иностранных дел Риббентропа в Москву.

В историографии вопроса о заключении пакта превалирует точка зрения, что обе стороны стремились к достижению соглашения. В принципе, отрицать это было бы смешно, поскольку факты, в том числе и приведенные выше, однозначно свидетельствуют в пользу такого вывода. Однако надо со всей определенностью подчеркнуть, что инициатором сближения с Советской Россией была Германия по причинам, о которых уже говорилось выше. Сталин, конечно, не шел на поводу у Гитлера и не выступал в роли своего рода овечки для заклания. Он проводил свою определенную линию, рассчитывая в максимальной степени использовать заинтересованность Германии в скорейшем достижении соглашения.

Именно этим диктовалась его тактика затягивания, призванная как можно лучше выявить позицию Германии, а заодно и продемонстрировать немцам, что Москва может выжидать, что ее ничего не вынуждает торопиться. Как говорится, поспешишь – людей насмешишь. Кроме того, такой тактикой Сталин хотел добиться от немецкой стороны максимально возможных уступок, в том числе и по вопросам, которые подлежали решению в секретном дополнительном протоколе.

Не говоря уже об экономических условиях, в которых Москва была особенно заинтересована. А Гитлер торопил своих дипломатов с тем, чтобы успеть ко времени начала польской кампании урегулировать все основные проблемы с Москвой. События развивались стремительно и динамично. 15 августа 1939 г. Шуленбург представил Молотову памятную записку, формулирующую основные положения, на базе которых мыслилось достичь договоренности со Сталиным.

Вот главные пункты этой записки: 1. Противоречия между мировоззрением национал-социалистской Германии и мировоззрением СССР были в прошедшие годы единственной причиной того, что Германия и СССР стояли на противоположных и враждующих друг с другом позициях. Из развития последнего времени, по-видимому, явствует, что различные мировоззрения не исключают разумных отношений между этими двумя государствами и возможности восстановления доброго взаимного сотрудничества. Таким образом, периоду внешнеполитических противоречий мог бы быть навсегда положен конец и могла бы освободиться дорога к новому будущему обеих стран.

2. Реальных противоречий в интересах Германии и Советского Союза не существует. Жизненные пространства Германии и СССР соприкасаются, но в смысле своих естественных потребностей они друг с другом не конкурируют. Вследствие этого с самого начала отсутствует всякий повод для агрессивных тенденций одного государства против другого. Германия не имеет никаких агрессивных намерений против СССР. Германское правительство стоит на точке зрения, что между Балтийским и Черным морями не существует ни одного вопроса, который не мог бы быть разрешен, к полному удовлетворению обеих стран.

Сюда относятся вопросы Балтийского моря, Прибалтийских государств, Польши, Юго-востока и т.п. Помимо того, политическое сотрудничество обеих стран может быть только полезным. То же самое относится к германскому и советскому народным хозяйствам, во всех направлениях друг друга дополняющих. 3. Не подлежит никакому сомнению, что германо-советская политика стоит в данный момент на историческом поворотном пункте. Политические решения, которые должны быть приняты в ближайшее время в Берлине и Москве, будут иметь решающее значение для развития отношений между германским народом и народами СССР в течение поколений. От этих решений будет зависеть, придется ли однажды обоим народам без принудительной на то причины опять скрестить свое оружие, или же они вновь достигнут дружественных отношений.

В прошлом обе страны всегда жили хорошо, когда они были друзьями, и плохо, когда они были врагами 5. На основании своего опыта германское правительство и правительство СССР должны считаться с тем, что капиталистические западные демократии являются непримиримыми врагами как национал-социалистской Германии, так и Советского Союза. В настоящее время они вновь пытаются, путем заключения военного союза, втравить Советский Союз в войну с Германией. Эта политика имела для России худые последствия. Интересы обеих стран требуют, чтобы было избегнуто навсегда взаимное растерзание Германии и СССР в угоду западным демократиям56. Как говорится, с германской стороны ход был сделан, и Сталин должен был сделать ответный ход. То, что он в целом должен был быть положительным, вовсе не означало, что все вопросы решены и остается только подписать соответствующие документы и ошеломить весь мир этим, приведшим всех в изумление шагом.

Предстоял еще серьезный торг, и говорить о вступлении контактов в финальную стадию было еще рано. Гитлер видел и чувствовал, что у Сталина остаются какие-то сомнения и колебания. Об этом свидетельствует следующий любопытный момент: один из доверенных чиновников МИД Германии показал на Нюрнбергском процессе, что, когда он прибыл в Берхгоф (резиденция Гитлера – Н.К.), он застал фюрера и Риббентропа у телетайпа, разбирающих выскользающую из него ленту с посланием Шуленбурга. Этот чиновник вспоминал, что, прочитав донесение, Гитлер радостно воздел руки к небу и начал хохотать.

Остаток ночи он провел без сна, слоняясь по дому в ожидании полного отчета посла. На рассвете выяснилось, что глава советской торговой миссии, выполняя указания Москвы, поздним субботним вечером позвонил Шнурре и поставил вопрос о немедленном подписании торгового договора в два часа ночи 20 августа. Но назначенная ранее дата приезда в Москву Риббентропа и подписания договора осталась неизменной (27 августа). Эта дата (о чем Сталин, судя по всему, был осведомлен) абсолютно не укладывалась в гитлеровские планы: 26 августа немецкие войска должны были начать оккупацию Польши. Лишь в семь часов утра, когда фюрер в изнеможении рухнул в постель, пришел подробный отчет Шуленбурга. Единственно, чем мог Шуленбург объяснить столь внезапную перемену настроения русских, так это предположением, что в игру вмешался лично Сталин: причины же последнего послу остались неведомы57.

Тогда Гитлер решается лично обратиться к Сталину с посланием, чтобы ускорить процесс, который мог затянуться, и, таким образом, нарушить четко спланированную по срокам операцию против Польши. Конечно, он шел на определенный риск, не будучи уверенным полностью в положительном ответе Сталина. Но в данном случае он поставил на карту весь свой вес и авторитет, чтобы таким путем «уломать» слишком упрямого и неуступчивого советского лидера. Вот текст его послания.

Я приведу его целиком, чтобы у читателя осталось цельное впечатление о всех тонкостях дипломатической партии, разыгрывавшейся между Берлином и Москвой. «21 августа 1939 г. Господину И.В. Сталину Москва 1. Я искренне приветствую заключение германо-советского торгового соглашения, являющегося первым шагом на пути изменения германо-советских отношений.

2. Заключение пакта о ненападении означает для меня закрепление германской политики на долгий срок. Германия, таким образом, возвращается к политической линии, которая в течение столетий была полезна обоим государствам. Поэтому германское правительство в таком случае исполнено решимости сделать все выводы из такой коренной перемены. 3. Я принимаю предложенный Председателем Совета Народных Комиссаров и народным комиссаром СССР господином Молотовым проект пакта о ненападении, но считаю необходимым выяснить связанные с ним вопросы скорейшим путем.

4. Дополнительный протокол, желаемый правительством СССР, по моему убеждению, может быть, по существу, выяснен в кратчайший срок, если ответственному государственному деятелю Германии будет предоставлена возможность вести об этом переговоры в Москве лично. Иначе германское правительство не представляет себе, каким образом этот дополнительный протокол может быть выяснен и составлен в короткий срок. 5. Напряжение между Германией и Польшей сделалось нестерпимым. Польское поведение по отношению к великой державе таково, что кризис может разразиться со дня на день.

Германия, во всяком случае, исполнена решимости отныне всеми средствами ограждать свои интересы против этих притязаний. 6. Я считаю, что при наличии намерения обоих государств вступить в новые отношения друг к другу является целесообразным не терять времени. Поэтому я вторично предлагаю Вам принять моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, но не позднее среды, 23 августа. Министр иностранных дел имеет всеобъемлющие и неограниченные полномочия, чтобы составить и подписать как пакт о ненападении, так и протокол. Более продолжительное пребывание министра иностранных дел в Москве, чем один день или максимально два дня, невозможно ввиду международного положения. Я был бы рад получить от Вас скорый ответ.

Адольф Гитлер»58. Гитлер с нетерпением ждал в своей резиденции в Альпах сообщений от немецкого посла. В ожидании письма Сталина Гитлер ни о чем не поставил в известность своих приближенных. Присутствовавший при этом руководитель германской военной промышленности Шпеер вспоминал, что когда Гитлер прочитал текст, «он на мгновение застыл, вперившись в пространство, побагровел и грохнул кулаком по столу так, что задребезжали стаканы, и воскликнул прерывающимся голосом: „Они у меня в руках! Они у меня в руках!“»59 Ответ, с нетерпением ожидавшийся фюрером, последовал в тот же самый день. Сталин направил рейхсканцлеру Германии следующее лаконичное, но вполне исчерпывающее послание: «Рейхсканцлеру Германии господину А.

Гитлеру Благодарю за письмо (имеется в виду приведенное выше письмо Гитлера – Н.К.) Надеюсь, что германо-советское соглашение о ненападении создаст поворот к серьезному улучшению политических отношений между нашими странами. Народы наших стран нуждаются в мирных отношениях между собою. Согласие германского правительства на заключение пакта ненападения создает базу для ликвидации политической напряженности и установления мира и сотрудничества между нашими странами. Советское правительство поручило мне сообщить Вам, что оно согласно на приезд в Москву г. Риббентропа 23 августа. Итак, крупная политическая игра подошла с своему кульминационному пункту. Оставалось лишь договориться по конкретным вопросам и подписать соответствующие документы.

Риббентроп на личном самолете фюрера прибыл в Москву, где его на аэродроме встречала группа чиновников наркомата иностранных дел во главе с заместителем наркома Потемкиным. Вскоре он направился на переговоры в Кремль, которые с советской стороны вел Сталин с участием Молотова. Разумеется – и об этом свидетельствуют соответствующие документы в виде воспоминаний принимавших в переговорах с немецкой стороны лиц, – тон всему содержанию и направлению переговорного процесса определял Сталин. Здесь мимоходом стоит упомянуть об одной детали, несомненно, представляющей интерес. После возвращения Риббентропа в Берлин Гитлера заинтересовали фотографии, запечатлевшие это историческое событие.

Он настоял, чтобы сопровождал Риббентропа его личный фотограф Хоффман, и перед их отъездом напутствовал, чтобы Хоффман снял крупным планом мочки ушей Сталина. Он считал, что по ним может определить, есть ли в советском лидере еврейская кровь («если они прижаты к черепу – тогда точно еврей, а если нет – то ариец»). Гитлер облегченно вздохнул, обнаружив, что Сталин успешно прошел тест и не является евреем61. Может быть, оценки деятелями фашистского рейха фигуры Сталина и покажутся кому-то неуместными и даже кощунственными, поскольку в них превалирует положительная тональность. Но в интересах истины, а также всестороннего и объективного подхода, мне думается, что этих оценок не стоит избегать.

Ведь, в конце концов, отнюдь немаловажно, как оценивали вождя его политические и идеологические противники, а то и смертельные враги – такие, как Гитлер, Риббентроп и другие. Риббентроп писал: «Сталин с первого же момента нашей встречи произвел на меня сильное впечатление: человек необычайного масштаба. Его трезвая, почти сухая, но столь четкая манера выражаться и твердый, но при этом и великодушный стиль ведения переговоров показывали, что свою фамилию он носит по праву. Ход моих переговоров и бесед со Сталиным дал мне ясное представление о силе и власти этого человека, одно мановение руки которого становилось приказом для самой отдаленной деревни, затерянной где-нибудь в необъятных просторах России, – человека, который сумел сплотить двухсотмиллионное население своей империи сильнее, чем какой-либо царь прежде»62. Довольно любопытное свидетельство оставил Молотов.

Во время своего визита в Берлин в ноябре 1940 года (о чем будет идти речь в дальнейшем) он услышал из уст Гитлера следующие слова: «Когда мы прощались, он меня провожал до самой передней, к вешалке, вышел из своей комнаты. Говорит мне, когда я одевался: „Я уверен, что история навеки запомнит Сталина!“ – „Я в этом не сомневаюсь“, – ответил я ему. „Но я надеюсь, что она запомнит и меня“, – сказал Гитлер.

„Я и в этом не сомневаюсь“. Чувствовалось, что он не только побаивается нашей державы, но и испытывает страх перед личностью Сталина»63. Но вернемся к самим переговорам. Учитывая исключительную заинтересованность Гитлера в заключении пакта о ненападении, каких-либо значительных трудностей и непреодолимых препятствий в переговорном процессе не обнаружилось.

Быстро был решен вопрос о подписании пакта о ненападении, проект которого был представлен советской стороной. Гитлер уже согласился на проект договора, составленный в Москве.

Но по инициативе Сталина был добавлен постскриптум, согласно которому он имеет силу только при условии, что одновременно будет подписан специальный протокол, охватывающий все интересующие вопросы. Сам договор состоял из 7 статей и подлежал ратификации обеими сторонами. Учитывая важность самой темы, представляется целесообразным привести здесь полный текст договора, а также секретного дополнения к нему. Впоследствии секретное дополнение было в части, касающейся Литвы, пересмотрено по просьбе Москвы. Текст договора гласил: «Правительство СССР и Правительство Германии, руководимые желанием укрепления дела мира между СССР и Германией и исходя из основных положений договора о нейтралитете, заключенного между СССР и Германией в апреле 1926 года, пришли к следующему соглашению: Статья I Обе Договаривающиеся Стороны обязуются воздерживаться от всякого насилия, от всякого агрессивного действия и всякого нападения в отношении друг друга, как отдельно, так и совместно с другими державами. Статья II В случае если одна из Договаривающихся Сторон окажется объектом военных действий со стороны третьей державы, другая Договаривающаяся Сторона не будет поддерживать ни в какой форме эту державу.

Статья III Правительства обеих Договаривающихся Сторон останутся в будущем в контакте друг с другом для консультации, чтобы информировать друг друга о вопросах, затрагивающих их общие интересы. Статья IV Ни одна из Договаривающихся Сторон не будет участвовать в какой-нибудь группировке держав, которая прямо или косвенно направлена против другой стороны. Статья V В случае возникновения споров или конфликтов между Договаривающимися Сторонами по вопросам того или иного рода, обе стороны будут разрешать эти споры или конфликты исключительно мирным путем в порядке дружественного обмена мнениями или в нужных случаях путем создания комиссий по урегулированию конфликта. Статья VI Настоящий договор заключается сроком на десять лет, с тем что, поскольку одна из Договаривающихся Сторон не денонсирует его за год до истечения срока, срок действия договора будет считаться автоматически продленным на следующие пять лет. Статья VII Настоящий договор подлежит ратифицированию в возможно короткий срок. Обмен ратификационными грамотами должен произойти в Берлине.

Договор вступает в силу немедленно после его подписания. Составлен в двух оригиналах, на немецком и русском языках, в Москве 23 августа 1939 года. По уполномочию Правительства СССР В. Молотов За Правительство Германии И. Особых дискуссий по содержанию во время переговоров не было, поскольку на предварительной стадии уже были согласованы формулировки статей. Единственное, что вызвало решительное возражение генсека, это была преамбула договора, предложенная немецкой стороной, – цветистая преамбула о советско-германской дружбе.

Здесь, как говорится, все пределы здравого смысла оказались нарушенными. Сталин возразил, что шесть лет взаимных оскорблений не могут пройти бесследно, и смешно ожидать, что их народы поверят, что все сразу прощено и забыто. Нужно не спеша готовиться к тому, чтобы общественное мнение в России – и, без сомнения, в Германии тоже – приспособилось к этим переменам65. Но самое главное заключалось не в пакте о ненападении, о чем я уже выше писал. Если бы все и ограничилось этим пактом, то современникам тех дней и будущим историкам, как в нашей стране, так и в других странах, не пришлось бы ломать столько копий вокруг данной проблемы. Ведь, повторяясь, скажу, что сам договор о ненападении не представляет собой какого-либо деликта с точки зрения норм международного права. Легитимность заключения такого договора была бесспорной, хотя многие либерал-демократы в нашей стране ставят это под вопрос.

Но замечу, что и Верховный Совет СССР, в годы горбачевской перестройки рассматривавший правомерность заключения договора, пришел к выводу, что по своему содержанию он «не расходился с нормами международного права и договорной практикой государств, принятыми для подобного рода урегулирований»66. Вся изюминка заключалась в дополнительном протоколе, текст которого я воспроизвожу: «Секретный дополнительный протокол к Договору о ненападении между Германией и Советским Союзом 23 августа 1939 г. При подписании договора о ненападении между Германией и Союзом Советских Социалистических Республик нижеподписавшиеся уполномоченные обеих сторон обсудили в строго конфиденциальном порядке вопрос о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе. Это обсуждение привело к нижеследующему результату: 1. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Литвы одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. При этом интересы Литвы по отношению Виленской области признаются обеими сторонами. 2. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарева, Висла и Сана. Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития.

Во всяком случае, оба правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия. 3. Касательно юго-востока Европы с советской стороны подчеркивается интерес СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о ее полной политической незаинтересованности в этих областях. 4. Этот протокол будет сохраняться обеими сторонами в строгом секрете. Москва, 23 августа 1939 года По уполномочию Правительства СССР В. Молотов За Правительство Германии И. Примерно через месяц с небольшим был подписан еще один секретный дополнительный протокол – специально по вопросу о разграничении сфер влияния в Литве.

Текст этого протокола гласил: «Нижеподписавшиеся полномочные представители заявили о соглашении правительства германского Рейха и правительства СССР по следующим вопросам: В Секретный Дополнительный Протокол, подписанный 23 августа 1939 года, следует внести поправку в статью 1, согласно которой территория Литовского государства попадает в сферу влияния СССР, тогда как, с другой стороны, Люблинское воеводство и часть Варшавского воеводства попадают в сферу влияния Германии. Как только правительство СССР для защиты своих интересов примет особые меры на территории Литвы, существующая германо-литовская граница в целях ее естественного и простого пограничного описания должна быть исправлена таким образом, чтобы территория Литвы, расположенная к юго-западу от линии, обозначенной на карте, отошла к Германии. Далее объявляется, что ныне действующие соглашения между Германией и Литвой не будут затронуты вышеуказанными мероприятиями Советского Союза. Москва, 28 сентября 1939 года»68. Такова в своих главных чертах фундаментальная фаза поворота в советско-германских отношениях после прихода Гитлера к власти.

То, что Сталин в значительной мере ревизовал свои прежние подходы и оценки в отношении Германии, заключив пакт о ненападении, свидетельствуют многие факты. Вот один из них. Беседуя 25 марта 1935 г. С видным деятелем английских правящих кругов А. Иденом, он говорил буквально следующее: «В Европе большое беспокойство вызывает Германия. Она тоже вышла из Лиги наций и, как Вы сообщили т. Литвинову, не обнаруживает желания в нее вернуться.

Пакт Молотова Ри Ентропа

Она тоже открыто, на глазах у всех, разрывает международные договоры. Как мы можем при таких условиях верить подписи Германии под теми или иными международными документами? Вот Вы говорили т. Литвинову, что Германское правительство возражает против Восточного пакта взаимной помощи. Оно соглашается лишь на пакт о ненападении. Но какая гарантия, что Германское правительство, которое так легко рвет свои международные обязательства, станет соблюдать пакт о ненападении?

Никакой гарантии нет. Поэтому мы не можем удовлетвориться лишь пактом о ненападении с Германией. Нам для обеспечения мира нужна более реальная гарантия, и такой реальной гарантией является лишь Восточный пакт взаимной помощи. Ведь, в самом деле, в чем заключается существо такого пакта? Вот нас здесь в комнате шесть человек, представьте, что между нами существует пакт взаимной помощи, и представьте, например, что т. Майский захотел бы на кого-нибудь из нас напасть, что получилось бы?

Мы все общими силами побили бы т. Конечно, мысль Сталина относилась совершенно к иной международно-политической ситуации, чем сложившаяся к концу 30-х годов.

Пакт О Ненападении Между Ссср И Германией

И подобного рода пересмотр прежней точки зрения, соответствовавшей иным реалиям, не может рассматриваться как явление недопустимое, а тем более – политически чуть ли не предательское. Изменилась коренным образом ситуация, и она требовала коренного пересмотра тех или иных политических позиций. Тем более, что Сталин, возможно, лучше других государственных и политических деятелей мира видел не только краткосрочные, но и долговременные последствия мюнхенской политики.

Здесь нельзя стоять на почве формализма и упрекать его в том, что изменил свои взгляды. Гораздо хуже и опаснее было бы то, если бы он с упорством маньяка продолжал талдычить о создании блока против гитлеровской агрессии, когда лидеры западных демократий вырыли глубокую могилу для такого блока, тем самым заложив действительные предпосылки для развязывания рук Гитлеру. Но вернемся, однако, к советско-германским переговорам августа 1939 года. Согласно воспоминаниям лиц, причастных к переговорам с немецкой стороны, одобрение Сталина встретили высказывания Риббентропа о том, что немецкий народ приветствует взаимопонимание с Советским Союзом.

Пакт Молотова Ріббентропа Реферат

Сталин сказал, что охотно верит этому: «Немцы хотят мира и поэтому приветствуют установление дружественных отношений между рейхом и Советским Союзом». Затем Сталин, как явствует из записи разговора, сделанной А. Хенке, «спонтанно» провозгласил тост в честь Гитлера, сказав при этом: «Зная, как сильно немецкий народ любит своего фюрера, я хотел бы выпить за его здоровье». «Эта здравица, произведшая сильнейшее впечатление на немецких гостей, – пишет наиболее компетентный в ФРГ специалист по советско-германскому пакту И. Фляйшхауэр, – в действительности, если соразмерить ее с обычным русским и особенно кавказским церемониалом, представляла собой скромный и скупой на слова жест признания по адресу противной стороны. Он не содержал даже видимости выражения личного уважения»70.